Глава 1. Исторические условия применения традиций в монгольской империи

Одним из первых внутриполитических мероприятий монгольского правительства в начале XIII в. было учреждение десятичной системы, т. е. деление армии и насе­ления на тьмы, «тысячи» и т. д. Данная организация войска трактуется исследователями по-разному. Одни видят в ней ору­дие преднамеренного разрушения исторически сложившихся родоплеменных единиц[1]. Другие, напротив, счи­тают ее лишь военно-государственным оформлением старых ро­дов и племен[2]. Третьи предлагают компромиссное решение. По их мнению, племена, предводители которых ожесточенно сопротивлялись Темучину, были после победы разделены и разверстаны по раз­ным подразделениям, а верные союзники сохраняли свою преж­нюю родственную структуру, образовывая гомогенные корпу­са – «тысячи», состоявшие только из урянхатов, или киятов, или ойратов и т. д.[3]

В целом я присоединяюсь к последней точке зрения. Дейст­вительно, трудно было бы ожидать радикальной ломки инсти­тутов родового строя от монарха, который сам был «воспитан в родовых взглядах». Но при этом следует учитывать еще ряд обстоятельств. Политика первого кагана диктовалась конкретной политической и социальной ситуацией, сложившейся в начале XIII в. К 1206 г. Центральная Азия уже не представляла собой конгломерата более или ме­нее стабильных племенных союзов и улусов, как в середине – конце XII в. после падения киданьских империй Ляо (1125 г.) и Бэй Ляо (1130 г.). Многие из этих улусов были уничтожены Темучином или рассеяны по всей степи. Собрать их населе­ние в старые родовые стойбища-курени было невозможно. По­этому при формировании тумепных и «тысячных» отрядов учи­тывалась не родовая принадлежность, а соображения здравого смысла, и правительство шло по наиболее легкому пути: орга­низовывало эту разноплеменную массу в сборные военные от­ряды. К такому способу комплектования армии толкало и яв­ление массового изгойства, бродяжничества, свидетельствовав­шее о разрыве внутриклановых связей. Но это не значит, что Темучин преднамеренно разрушал патриархальные порядки. По­ступить так – значит создать сильную оппозицию в лице «при­родных» аристократов, тех нойонов, которые провозгласили его каганом в 1206 г. Здесь налицо сословный союз старой «граж­данской» знати, опиравшейся па древние привилегии, и новой, военной, добившейся приоритета после многолетних сражений под знаменем Чингисхана.

В более мелких масштабах такие соглашения заключались и раньше. Нойонам требовались защита кочевий, набеги для обогащения, места для облавных охот и, конечно, порядок внут­ри своих владений. В ответ вождь (хаан) требовал от нойока личной службы в своих войсках и предоставления воинов из подвластных данному держателю аилов[4]. Следовательно, интересы нойонов и воен­ных вождей в общих чертах совпадали, особенно когда речь шла об объединении племен, это было естественно для двух ча­стей одного формировавшегося сословия знати – родовой и военной.

Однако в начале XIII в. положение в Монголии не оправда­ло ожиданий нойонства. Даже если допустить, что Чингисхан сохранил уцелевшие родо-племекные образования, то во главе их он все равно поставил своих верных сподвижников, девяно­сто пять тысячников. Чингисхан говорил: «Я хочу высказать свое благоволение и пожало­вать нойонами-тысячниками тех людей, которые потрудились вместе со мною в создании государства»[5]. Эти командиры верой и правдой слу­жили кагану, что выгодно отличало их от родовой знати, обере­гавшей свои привилегии. Родовая знать, вынужденная смирить­ся с новым монархическим строем, не могла потребовать or правительства ортодоксального соблюдения этих прерогатив, и некоторые нойоны, даже вчерашние союзники Темучина, оттес­ненные на второй план, становились его потенциальными врага­ми. Более того, распределение военной добычи в последующих войнах попало в руки военачальников, еще раз разочаровав «белую кость». Ясно, что противоречия обострились, когда де­ло дошло до первого дележа награбленных у соседей богатств. А при тогдашней роли патриархальных институтов (большей частью пережиточных, но, как и везде, очень живучих) и, что более важно, патриархальной психологии массы населения Чин­гисхан был обязан считаться с настроением племенных аристо­кратов. Ведь в своей античиигисовской ориентации знать могла привлечь на свою сторону харачу– рядовых монголов, которым процесс объединения нес кровь и слезы, жесткие повинности, перспективу гибели под стенами чужеземных крепостей. Каган и его окружение отдавали себе отчет в сложности обстановки и сочли за лучшее увести большинство боеспособного народа в поход на чжурчжэней[6].